Однозначно говорить об итогах последних четырех лет для российской горно-добывающей промышленности не приходится. Отрасль начала выходить из затяжной депрессии еще в 1997 году, но в разные годы, в том числе и в 2000-м, и в 2002-м, в ее развитии отмечались провалы. Так, производство железной руды, стартовав с рекордного показателя 86,8 млн тонн в 2000 году, в 2001-м сократилось до 82,8 млн тонн, а в 2003-м вышло на уровень 91,8 млн тонн. В целом же рост в железорудном секторе, равно как и во многих других секторах горной добычи, определялся ростом спроса на сырье у отраслей-потребителей и часто не успевал за ним. В угольной промышленности ситуация выглядела несколько лучше: рост производства угля совпал с внутриотраслевыми переделами собственности. Впрочем, сами угольщики утверждают, что нынешний рост для них сродни стагнации: из-за диспропорций цен на энергоносители и ограниченных возможностей экспорта угля возможности отрасли используются очень мало. В будущем, возможно, эта ситуация изменится. В остальных подотраслях горно-добывающей промышленности рост был напрямую связан с успехами партнеров-потребителей.
Впрочем, самым важным итогом прошедших четырех лет являются не числовые показатели. Произошедшая перегруппировка сил в горно-добывающей отрасли теоретически открыла возможность для инвестиций в новые отраслевые проекты. Чем на самом деле были первые четыре года правления Владимира Путина для российских горняков, станет известно самое раннее к концу его второго срока. В горном деле, крайне инерционном и консервативном, мгновенных результатов не бывает.
История: 2000-2004
К старту первого президентского срока Владимира Путина почти все привлекательные активы в российской горно-добывающей промышленности были интегрированы в производственные цепочки профильных холдингов. Четыре года показали, что эта схема была во многом искусственной.
История интеграционная
Ситуация, при которой горно-добывающая промышленность России практически перестала упоминаться в качестве самостоятельной, складывалась не один год. Горные предприятия в России 1990-х находились, пожалуй, в самом сложном положении по сравнению с большинством отраслей. Система вертикальной интеграции горных и перерабатывающих предприятий с безусловным подчинением вершине производственной цепочки производителей сырья была аксиомой еще в советские времена. «Норильский никель» и в 1992-м, и в 2002 году выделял в своем составе рудники, обогатительные фабрики и металлургические заводы, но идея рассматривать добычу сырья для ГМК имени Завенягина в качестве самостоятельного бизнеса, у которого могут быть иные владельцы, и по сей день выглядит достаточно дикой — как идея рыночной торговли собственной головы со своими же ногами.
На первый взгляд мало что можно возразить против схемы интеграции производителей сырья и его переработчиков. Из всей горно-добывающей промышленности интеграции избежали лишь производители угля, алмазов, нерудных ископаемых и отчасти — драгметаллов: или потому, что круг потенциальных потребителей сырья был слишком велик и «приписать» АО, добывающее уголь, к конкретной ТЭЦ не имело смысла, или рынок переработки, как в случае с производителями золота и алмазов, был распылен и по стране, и по всему миру.
Процессы приватизации, не везде и не всегда проходившие согласно установившейся в советские времена структуре «комплексов по добыче и переработке», внесли некоторое разнообразие. Многие горно-обогатительные комбинаты (ГОКи) страны приватизировались отдельно. Но на деле территориально-производственные привязки ГОКов к металлургическим и другим предприятиям выглядели сильнее, чем отношения собственности.
В середине 1990-х в условиях «один ГОК — один потребитель» неплатежи производителям сырья считались делом не то что допустимым — естественным: а куда он денется? Уровень банкротств горно-добывающих предприятий существенно превышал средний по тяжелой промышленности. А учитывая высочайшую капиталоемкость горных работ, инвестиции в расширение ГОКов направлялись и владельцами-партнерами по цепочке, и акционерами, если они были независимы, в последнюю очередь. А горно-добывающие предприятия, открытые в России за последние десять лет, можно пересчитать по пальцам.
Определенный рост в горно-добывающем комплексе с 1999 года напрямую не был связан с эффектом девальвации — скорее он определялся ростом спроса на сырье у переработчиков. Но этот спрос позволил горной добыче уже в 2000 году сделать новую заявку на существование в качестве независимой отрасли в экономике. Неявное противостояние двух тенденций — интеграционных процессов и стремления к самостоятельности — определило картину в отрасли в последние четыре года.
История угольная
Наиболее интересным эпизодом этой борьбы стала история реформирования самого крупного подразделения российского горно-добывающего комплекса — угольной промышленности. Еще в 1999 году почти невозможно было предсказать, будет ли самая депрессивная отрасль экономики начала 1990-х существовать независимо. На одной стороне был спрос на уголь со стороны энергетиков, наличие у российских угольщиков экспортных рынков и историческая традиция. Однако уже в конце 90-х глава РАО ЕЭС Анатолий Чубайс провозгласил курс на создание угольно-энергетических комплексов — был создан холдинг ЛУТЭК в Приморском крае, планировалось создание аналогичной структуры в Забайкалье на базе Гусиноозерской и ряда других ГРЭС. А на другой стороне — традиционная зависимость угольщиков от потребителей кокса, металлургических компаний, структур в сравнении с угольщиками чрезвычайно богатых. В перспективе угольная отрасль должна была с огромной вероятностью быть поделена между энергетиками и металлургами: самостоятельной силой угольные компании, которые к тому же приватизировались позже металлургов, не выглядели.
Отрасль буквально взорвала инициатива группы МДМ, структуры, близкой к МДМ-банку и его владельцам. С 1999 года в течение трех лет группа МДМ и ее угольный дивизион Сибирская угольно-энергетическая компания (СУЭК, позже — «Байкал-Уголь») консолидировали практически все активы по добыче энергетических углей в Западной Сибири и на Дальнем Востоке. Первым под натиском СУЭК пал «Красноярскуголь», далее же приобретения активов («Читауголь», «Хакасуголь», «Востсибуголь» и еще десяток других компаний) происходили чуть ли не раз в месяц. Глава компании Олег Мисевра достаточно быстро провозгласил цели СУЭК: стать крупнейшим игроком на угольном рынке, сохранив его самостоятельность, реструктурировать активы и далее работать в качестве самостоятельной силы на энергетическом рынке.
Практически сразу обнаружился и другой «внесистемный» консолидатор угольной промышленности — «Русский уголь». Компания, возглавляемая Вадимом Варшавским, создавалась исходно на паритетных условиях «Роснефтью» и Межпромбанком. Она пыталась конкурировать с ростом СУЭК еще на стадии покупки «Красноярскугля». Однако «Русскому углю» не удалось договориться с акционерами: несмотря на все усилия управляющего директора Межпромбанка Сергея Веремеенко, «Роснефть» в 2001 году стала постепенно уходить из «Русского угля», а в 2003 году компанию покинул и Межпромбанк. Наемные менеджеры во главе с Варшавским выкупили компанию. К тому моменту ей уже удалось достаточно много нашуметь, да и приобрести достаточно много активов по добыче энергоуглей — в Ростовской области, в Кемерове, на Дальнем Востоке.
Несмотря на острые конфликты между СУЭК и «Русским углем», экспансию группы МДМ в угольную отрасль остановил только тот факт, что металлурги, не ожидавшие, по всей видимости, никаких крупных событий в угольной отрасли, к 2001 году сумели очнуться от шока. Правда, неподеленных активов к тому времени осталось не так много.
Альянсу «Северстали» и Магнитки удалось приобрести контрольный пакет акций «Кузбассугля» (в 2003 году Магнитка продала акции структурам «Северстали»). Но почти все остальные активы консолидировал альянс «Русская сталь», созданный Новолипецким меткомбинатом, «Евразхолдингом», угольным трейдером «Белон» и рядом других структур. Претензии СУЭК на «Воркутауголь» и «Печорауголь» также остановила «Северсталь» — сначала стороны договорились о паритетном управлении угольной отраслью Коми. А летом 2003 года СУЭК и «Северсталь» разделили между собой наиболее интересовавшие их активы «Кузбассугля».
Скорее всего, если СУЭК (ныне «Байкал-Уголь») будет продолжать отстаивать независимости угольной отрасли, рано или поздно его все-таки вовлекут в процессы межотраслевой интеграции. Владельцы «Байкал-Угля» не скрывают своего интереса к реформе РАО ЕЭС — то есть к реализации «энергоугольных» проектов Анатолия Чубайса своими силами. Тем не менее если в 1990-х интеграция горно-добывающей промышленности на уровне собственности шла по схемам, которые аналогичны схемам «Байкал-Угля», «Русского угля» и других игроков (их можно описать так: «покупаем все, что можем купить, ненужное выкинем»), то в сырьевых подотраслях, уже владеющих горно-добывающими активами, в 2000-2004 годах наблюдалась активная реструктуризация уже имеющихся горных предприятий.
История железорудная
Судьбу железорудной промышленности в России еще десять лет назад можно было считать решенной. Железорудные ГОКи, несмотря на то что они приватизировались отдельно от чернометаллургических комбинатов, к середине 1990-х фигурировали в качестве самостоятельных бизнес-единиц лишь в планах «красных директоров». Для более реалистичных игроков, таких как банк «Российский кредит», Trans World Group, ГОКи были деталями большого металлургического конструктора.
Внутренний кризис в металлургии в 1998-2000 годах, помноженный на финансовый кризис 1998 года, привел железорудную отрасль в России в состояние полной неопределенности. Все активы находились под контролем металлургов, но в торговле рудой и окатышем роль личных взаимоотношений тех или иных игроков металлургического рынка порой была определяющей. И с этим что-то надо было делать. Особенно показательна история экс-гендиректора Качканарского ГОКа Джалола Хайдарова. Он пошел на конфликт с фактическим владельцем ГОКа, создателем Уральской горно-металлургической компании Искандером Махмудовым, и этим поставил под угрозу поставки сырья на Нижнетагильский меткомбинат, принадлежащий «Евразхолдингу» Александра Абрамова и его коллег.
Процесс «перегруппировки» железорудных активов продолжается до сих пор, хотя начался он с попыток меткомбинатов поставить наконец под имущественный контроль основные предприятия в отрасли. Так, «Северсталь» в 2002-2003 годах купила «Карельский окатыш» и Оленегорский ГОК. «Евразхолдинг» за последние три года скупил ряд небольших горно-рудных предприятий — ОАО «Бакальские рудники», Шерегешское рудоуправление, Ирбитский рудник, Красноярское рудоуправление и начал процесс приобретения многострадального Качканарского ГОКа.
А вот на Коршуновском ГОКе столкнулись сторонники интеграции («Евразхолдинг») и независимости (СУАЛ). Причем столкнулись настолько жестко, что дело дошло до попыток силового захвата предприятия. Впрочем, Коршуновский ГОК в итоге достался структурам «Мечела».
Главной неожиданностью первого срока Путина стало самостоятельное существование холдинга «Металлоинвест» — структуры, которая представляет в металлургической отрасли интересы банка «Российский кредит». «Металлоинвесту» удалось опровергнуть тезис о невозможности существования самостоятельного железорудного бизнеса в России — холдинг, контролирующий сейчас 34% национального рынка сырья для черной металлургии (Стойленский и Михайловский ГОКи), пока не собирается расставаться со своими активами, напротив, расширяет свое производство.
В других подотраслях горно-добывающей промышленности самостоятельность сырьевого бизнеса в последние четыре года стала совершенно нормальным явлением.
История инвестиционная
В принципе примеров инвестиций в горно-добывающую промышленность, не связанных с собственным производственным циклом инвестора, чрезвычайно мало. Исключениями служат разве что инвестиции в добычу драгметаллов. Так, серьезный рывок на этом рынке совершило МНПО «Полиметалл». За несколько лет хорошо спланированной экспансией на месторождения Дальнего Востока оно вышло в десятку крупнейших производителей серебра в мире. «Полиметалл» обязан своим взлетом инвестициям основного акционера, петербургской группы ИСТ (контролирует АО «Балтийский завод»). В основном же инвестиции в горно-добывающую промышленность — дело профильных инвесторов. Впрочем, достаточно часто «подсобный» бизнес превращается в самостоятельный.
Так, черты достаточно независимого от бизнеса СУАЛа постепенно приобретает проект по строительству алюминиевого и глиноземного заводов на Среднетиманском месторождении бокситов. Несмотря на то что разработка бокситов Тимана исходно рассматривался СУАЛом как способ обеспечить свое производство алюминия доступным сырьем, переговоры по привлечению в проект сторонних партнеров — Aluminium Pechiney, ALCOA, «Русского алюминия», финансовых инвесторов — показывают, что СУАЛ вполне готов рассматривать ЗАО «Коми Алюминий», управляющую компанию проекта, как самостоятельную бизнес-единицу, интересы которой не однозначно подчинены интересам основного владельца.
По той же схеме развивается и экспансия московских строительных организаций на рынок нерудных ископаемых. Производство щебня и песка в России традиционно было подконтрольно либо строителям-дорожникам, либо существовало в качестве самостоятельного бизнеса. Инвестиции таких структур, как московская группа ПИК, в производство щебня в Карелии, в 2002 году были ориентированы на собственные потребности. Однако щебеночный бум в Карелии достаточно быстро привел к появлению вполне самостоятельного бизнеса: суммарные инвестиции в гранитно-гнейсовые карьеры республики за последние два года превысили $30 млн. Скорее всего, на статус самостоятельного бизнеса рано или поздно будут претендовать проекты структур, близких к группе «Интеко» Елены Батуриной, по добыче мрамора в Карелии и на Алтае.
Скорее всего, появление в течение ближайшего времени все большего количества горно-добывающих проектов, претендующих на самодостаточность, в течение второго президентского срока Путина неизбежно. Тем более что предыдущая модель развития горно-добывающего комплекса — исключительно в рамках вертикально интегрированных холдингов — высокой эффективности не показала.
http://www.kommersant.ru/